Восхождение на гору Белая Незнакомка. Воспоминания пензенского туриста

Восхождение на гору Белая Незнакомка -история, которую я хочу вам рассказать, не имеет чётких границ ни в пространстве, ни во времени. Я попытаюсь объединить в одном воспоминании события, разделённые интервалом свыше двадцати лет. Сначала это был сложный, затяжной турпоход вдоль Главного Кавказского хребта с прохождением дюжины перевалов различной категории сложности. Потом, через двадцать один год, восхождения в Сванетии, в альплагере «Зесхо». События, в общем-то, никак не связанные между собой. Единственное, что их объединяет в моей памяти – гора Белая незнакомка.

 

Предисловие

Итак, начну с турпохода. Середина шестидесятых годов прошлого века. Туристское движение на подъёме. Всё больше групп отправляется в неизведанные районы. Сдерживается этот нарастающий поток отсутствием подходящего снаряжения, качественного ассортимента продуктов питания и, главное, почти полным отсутствием картографии и описаний маршрутов во всех районах необъятного Союза.

Если и были какие-то схемы отдельных плановых маршрутов, то они не были увязаны между собой, и доверять им полностью было нельзя, т. к. зачастую речки в них текли не в ту сторону, куда текли на самом деле. Всё это было не из-за неграмотности картографов, а делалось специально, чтобы запутать мифических «шпионов» и «врагов». В общем, ходили, как мы тогда выражались, по «промокашкам». Это были самодельные кроки, схемы, размноженные с помощью аппарата «Эра» и передававшиеся из рук в руки, как великая ценность. Вот и возникла мысль пройти вдоль Главного Кавказского хребта от Осетии до Абхазии, чтобы увязать разрозненные сведения о районах в одно целое.

Группа «стандартная»: шесть мужиков и две девушки. К началу маршрута добираемся с приключениями. Сесть в маленький автобус из Чиколы в Дигорию мы не сумели. Добираемся в кузове грузовика поверх наваленного хвороста, привязав рюкзаки и судорожно хватаясь за верёвки, когда кузов наклоняется над пропастью. Прошедшие дожди переполнили реку и она, выйдя из берегов, размыла дорогу. С облегчением покидаем свои «плацкартные» места, выгружаемся. Дальше только пешком. С тяжёлыми рюкзаками обходим по крутому склону рухнувшую в реку дорогу и идём к первому перевалу.

Из-за тяжёлых рюкзаков на старте нашего линейного маршрута первые перевалы даются нелегко. Палатки и одежда брезентовые, спальные мешки ватные, продукты в основном в банках, крупах и брикетах. Приходится нести и запас харчей на несколько дней, т. к. неизвестно, когда и где мы сможем их пополнить. На более простых перевалах скудная картография особых забот не доставляет, т. к. выручают наличие троп и предсказуемость рельефа. Но вот перевалы становятся сложней. Тропы исчезают, орография усложняется. Перед нами перевал Шаривцек. Поднимаемся по скальной гряде над ледопадом ледника Фытнаргин и выходим на обширное снежно-ледовое плато на высоте 3400 метров.

Первая встреча с Белой Незнакомкой

Останавливаемся, поражённые красотой. Во все стороны вдаль уходят заснеженные скальные хребты. Перед нами поднятое на высоту огромное снежное, сверкающее на солнце плоскогорье, окружённое со всех сторон вздыбленными скальными вершинами. Завораживает не только красота самих вершин. Завораживают и их названия: Зесхо, Марджанишвили, Фытнаргин, Чёрная незнакомка, Белая незнакомка. Особенно эффектна Белая незнакомка, взметнувшаяся вверх из центра плоскогорья.

Идём на южный край плато, где обнаруживаем тур из камней, а немного дальше – остатки блиндажа и торчащую в скале небольшую неразорвавшуюся бомбу. В туре, в пробитой молниями консервной банке, находим записку группы из МВТУ, пролежавшую там несколько лет. Текст был оригинальный и звучал примерно так: «Стадо научных баранов в составе двух профессоров и шести доцентов поднялось на этот перевал и т. д.». В развалинах блиндажа нахожу красивый значок. Горный козёл стоит на ледорубе, перевитом верёвкой, под ним эмалевые эдельвейсы и колечко, в котором, вероятно, висела свастика. Этот значок до сих пор служит украшением моей коллекции.

 

В горах Осетии

 

 

Развалины блиндажа расположены на скальном выступе, справа и слева от которого просматриваются варианты возможного спуска. Много лет спустя я увидел карту этого района. Правый спуск более пологий, но и более длинный, вывел бы нас в долину Зесхо к одноимённому альплагерю. Левый спуск более крутой, но и более короткий, вывел нас в высокогорное сванское селение в долине реки Цхенис-Цкали. От перевала вниз идут длинные снежники, пересекаемые скальными осыпями. Глиссируем на пятках, притормаживая ледорубами.

Кинооператор спускается шагом, ссылаясь на то, что надо беречь кинокамеру и т. д. Внезапно пятки у него проскальзывают, он с размаху опускается на снег и несётся вниз практически верхом на кинокамере. Всё заканчивается благополучно и для оператора, и для камеры. Сброс высоты очень большой. Ноги гудят. От резкого сброса высоты кружится голова. Снежники переходят в альпийские луга. Вот и домики, утопающие в садах. Для сванов наше появление – большое событие. Много лет здесь не было посторонних людей, и наше появление послужило поводом для организации праздничного застолья.

В гостях у сванов

В саду накрываются столы. Вино льётся рекой. На закуску подаются овощи, фрукты, мясо тура, жареная форель, лепёшки и т. п. Тосты бесконечны: за Грузию, за Украину, за Сванетию, за Сталина, за Берию, за всех присутствующих и за каждого в отдельности. Кроме нас, за столом сидят старейшины и местная власть: председатель, зоотехник, почтальон, шофёр и т. д. Гулянка продолжается дотемна. Потом нас загружают в кузов «ГАЗона» и водитель, не пропустивший ни одного тоста, мчит нас ночью по горной дороге.

Потом с криком: «А! Ты ещё у мой дядя вино не пил!» сворачивает в какие-то ущелья: то к дяде, то к нарзану и т. д. Только под утро выгружаемся у каких-то строений. Нам говорят, что отсюда начинается тропа на наш следующий перевал, и машина исчезает. Много у меня было встреч с местным населением в разных районах, в разные годы, но эта встреча была самой запоминающейся. И в этом походе, и в последующих мне много раз приходилось общаться со сванами. Этот небольшой, немногочисленный народ очень своеобразен. Гордые, свободолюбивые, они очень дружелюбны, трудолюбивы, музыкальны, просты в быту и в общении. Каждая встреча с ними оставила тёплую память в душе.

 

Сванское селение

 

Утром выяснилось, что мы умудрились поставить одну палатку на окраине сванского аула Муцди рядом со свинарником. Домики (сакли) прилепились на крутом склоне так, что крыша одного дома служила двором для другого. Узкая улочка среди стен и заборов выводит на миниатюрную площадь под большим раскидистым деревом.

Здесь нас уже ждут. Со всех сторон спешат люди. Несут лепёшки, отварную свинину, вязанки зелёного лука и чеканные кувшинчики на таких же подносах с серебряными стопками с ячменной водкой (аракой). Снова объятия, тосты. Наконец, покидаем гостеприимный наш перевал Лассиль. Карты нет. Знаем только направление, где он должен быть. У сванов тоже ничего не узнали, так как ни они по-русски, ни мы по-грузински!…

Гроза под нами

Заночевали высоко в горах под перевалом. Ночью в долине под нами была гроза. Сверкают молнии, грохочет гром, а над нами – безоблачное звёздное небо. По гребням хребтов и вершинам бегают голубовато-зелёные огоньки, так называемые огни Святого Эльма. Красота, которую невозможно передать словами.

Сейчас в моих архивах есть карты этого района, есть описание перевала, из которого ясно, что перевал двойной. Надо подняться на один хребет, по нему перейти на второй хребет и уже с него спускаться в долину. У нас же ни карты, ни описания не было, и мы, выйдя на первый хребет, сразу же начали искать спуск. Далеко внизу видим пастбищные тропы и пасущийся скот. Сомнения прочь! Нам туда! Спуск довольно крутой. Кое-где навешиваем верёвки и спускаемся дюльфером. Наконец, мы внизу. Тропа подводит нас к кошу. Кош закрыт. Дверь подпёрта камнем. Людей не видно никого. По склонам разгуливают коровы.

Ставим палатки недалеко от коша в надежде, что к вечеру объявятся хозяева. Готовим ужин. Скромный запас продуктов не экономим, так как вот тропы, скот, внизу в долине всё пополним, докупим. Хозяева не пришли. Утром открываем кош. Находим какой-то жир, спички, мешочек с мукой, соль. Забираем половину, взамен оставляем деньги и записку с тысячью извинений. Варим суп с клёцками, собираем рюкзаки и идём вниз.

Все тропинки доходят до реки и теряются. Долина всё уже, склоны всё круче. Упрямо идём вниз. Наличие коша и коров говорит нам, что проход должен быть. Местами ущелье завалено зимними лавинами. Связываемся. Идём то по верху, то в тоннеле под снегом прямо по воде. Ночуем на снегу, т. к. ровного места не видно. Появляются предложения вернуться, забить корову, жечь костры и т. п. Иногда высоко вверху гудят самолёты. Рассчитывать на то, что нас с них заметят, не приходится.

В кошках по воде

Ещё день идём по каньону. Чтобы не скользить в ледяной воде, одеваем кошки. К вечеру подходим к сужению. Река падает вниз водопадом. По сторонам – скальные стены. У стены заклинило большое дерево и засыпало камнями. Получилась полка, на которой можно заночевать. Есть почти нечего – две воблы на восемь человек! Утром возвращаемся немного назад и лезем вверх по скалам. Кое-где навешиваем перила, и вот мы на гребне. Крутой спуск приводит нас в лес, а потом и на тропу. Вниз, вниз – и вот каменистая дорога, а следом и домики сванского селения Ипари. Недоедание последних дней, неизвестность, волнения – всё это отошло на второй план.

Встречаем местного охотника. Он расспросил нас, кто мы, откуда и как сюда пришли, начал что-то кричать на своём языке. Сбежался народ. Стали нас обнимать, угощать. Все удивлялись, как нам удалось пройти по Чёрной Кошре, что в переводе означает «Злая Пасть». Много лет назад на ней пропали трое местных охотников.

На наши удивлённые вопросы о коше и коровах нам объяснили, что верховья долины доступны весной и осенью из соседней долины по снегу и служат карантином для бруцеллёзных коров. Их пригоняют туда по весеннему снегу и оставляют до осени, так как оттуда им убежать некуда. В описаниях, которые я раздобыл много позже, тропа с перевала идёт по соседней долине, а там, где мы прошли, стоит фигурная скобка с надписью «Водопады, непроходимо!».

Из Сванетии — в Приэльбрусье

Снова мы попали в руки гостеприимных сванов. Мылись, отъедались, отдыхали два дня, потом через лёгкий перевальчик пришли в столицу Сванетии Местиа, а оттуда через Местийский перевал – в Приэльбрусье. После ледяного спуска с Местийского перевала отогревались, сушились в методкабинете альплагеря «Уллу-Тау». Даже представить себе не мог, что спустя годы я буду совершать из этого лагеря спортивные альпинистские восхождения. Тогда же, нам, молодым туристам, альпинисты казались небожителями, и мы им необычайно завидовали.

 

 

Вот, наконец, и ледовые поля Эльбруса. Это сейчас за умеренную плату вагончики канатной дороги доставят вас прямо к подножию ледников. Мы же с тяжёлыми рюкзаками карабкались по склонам, минуя стрелковые ячейки, куски рваного железа – свидетельства боёв на этих склонах в годы войны. Вот и Приют 11. Мне много раз приходилось в нём бывать в разные годы. У него славная довоенная, военная и послевоенная история. Из него поднимались в августе 1942 года егеря гауптмана Грота с фашистскими стягами на вершины Эльбруса. Из этого же приюта в феврале 1943 года в лютый мороз на вершины поднимались советские альпинисты под командованием Александра Гусева, чтобы сбросить фашистские тряпки и водрузить красные знамёна. Когда в 1966 году мы через ледовое плато пришли с Приюта 11 на перевал Хотю-Тау, там ещё были остатки немецких блиндажей и миномётных позиций.

В истории Великой Отечественной войны очень много белых пятен. Одно из таких пятен – битва за Кавказ. Реальные события ещё ждут своего беспристрастного исследователя и описателя. В шестидесятые – восьмидесятые годы было «модно» устанавливать на перевалах памятники и таблички советским воинам. Так вот, как раз и незнание подлинных событий привело к тому, что эти памятники и таблички советским воинам в основном стоят на немецких позициях! Я, может быть, ещё коснусь этого вопроса, а пока скажу о том, что присутствовал при гибели легендарного приюта, который не смогли одолеть долгие 60 лет службы, бомбёжки немецких и наших (в основном) самолётов и который сгорел за считанные часы из-за людской безалаберности.

На вершину Эльбруса

Было это в августе 1998 года. Мы с сыном Сергеем поднимались к приюту, чтобы в очередной раз подняться на вершину Эльбруса. Для лучшей акклиматизации (и для экономии финансов) мы взяли билеты только на самую крутую ветку канатной дороги, до Старого Кругозора. Два последующих участка мы поднимались пешком. В вагончике канатки с нами поднималось несколько иностранцев. У одного из них на шляпе был симпатичный значок «Пик Европа». Я хотел, было предложить ему поменяться на значок «Альпинист СССР» с силуэтом Эльбруса, но тут в вагончик ввалилась группа «новых нерусских».

В новых брэндовых спортивных костюмах и кроссовках, с дорогими фотоаппаратами и видеокамерами. Хохлы (а это оказались они) подняли такой галдёж и суету, что разговаривать с «буржуями» мне стало неудобно. Я подумал: наверху встретимся, тогда всё и решим. Мы действительно встретились у Приюта 11, но «буржуй» был уже полураздетый, без шляпы. Его тащили мимо нас на носилках с подозрением на перелом позвоночника. Тут уж не до значков. Он, оказывается, был в номере на третьем этаже приюта, когда начался пожар. Бедняга пытался спуститься из окна по верёвке, но подвела комплекция. Он не смог удержать свой вес и упал на жёсткий лёд.

Мы в этот день отдыхали в своей палатке на скалах около приюта Гарабаши (Бочки). Наверх не пошли из-за того, что оказался выходной день, и канатка подвозила всё новые толпы, отправлявшиеся вверх, а горы – не то место, где может появиться желание оказаться в толпе. После обеда толпы экскурсантов потянулись вниз. Наконец, канатка увезла всех вниз и остановилась. В это время вверху появились десятки людей. Полуодетые (а на такой высоте вечером довольно холодно), они спускались мимо нас к домикам приюта.

Приют 11 сгорел

Тут и выяснилось, что Приют 11 сгорел. Пострадавших мало, но все, а это порядка двухсот человек, в основном иностранцы, остались без денег, документов, одежды и т. д. Жертв удалось избежать, т. к. в момент пожара в приюте людей было не очень много. Большинство ходило на вершины и, вернувшись, застало дымящееся пепелище. Все спрашивают: «Как быть?». Сгорели документы, обратные билеты, одежда, личные вещи. Погорельцы устраиваются на ночлег в приюте Гарабаши.

 

Приют 11 после пожара

 

Постепенно выясняется картина происшествия. Вода в приют не доходила. Шланг от ледникового ручья заканчивался в нескольких метрах от здания. Оттуда воду на кухню приносили в разнокалиберных канистрах. Там же, на кухне, кто-то поставил и канистру с бензином для примусов. Пришёл на кухню поляк, поставил на газовую плиту кастрюльку, взял канистру и плеснул в кастрюльку бензин! Дальше всё развивалось стремительно. Деревянный каркас, стены, лаки, краски, олифа и отсутствие воды… Приют вспыхнул, как факел. Когда мы утром поднялись к нему, на руинах дымились головёшки, и несколько человек рылись на пепелище в надежде поживиться «остатками роскоши». Всё! Приют, дававший десятилетиями кров тысячам восходителей и путешественников, перестал существовать. Обидно!

Но вернусь в шестидесятые годы. Спустившись с перевала Хотю-Тау, мы попали в верховья Кубани, к одному из её истоков, реке Уллу-Кам. Здесь, в так называемых Ворошиловских кошах, мы долго беседовали со стариками-карачаевцами о войне, о советских военнопленных, строивших примитивную канатную дорогу на перевал Хотю-Тау, по которой немецким егерям поднимались боеприпасы, продукты. Рассказывали они и о депортации, о том, как целыми аулами с минимумом вещей их загоняли в товарные вагоны и везли за тысячи километров в Сибирь, в Среднюю Азию. Это тема отдельного разговора, поэтому здесь я не буду этого касаться.

В Домбае

Пройдя ещё несколько перевалов, мы оказались в Домбае. Теперь, даже трудно представить, откуда взялось название Домбайская поляна. Сейчас всё свободное пространство застроено многоэтажными корпусами отелей, турбаз, кемпингов и т. д. А тогда это была действительно огромная поляна, покрытая разноцветными крокусами. По краям стояли деревянные корпуса турбазы, альплагеря причудливой архитектуры. Одно здание сохранилось до сих пор, и служит украшением на фоне безликих многоэтажек.

Мне доводилось бывать в этом районе и до этого, и многократно позже. В составе туристских и альпинистских групп я побывал на многих вершинах и перевалах этого района и наблюдал, как постепенно застраивался Домбай и всё больше терял своё своеобразие и очарование. Подобное сейчас происходит в Архызе. Там строят горнолыжный курорт и федеральную трассу. Происходящее напоминает слона в посудной лавке.

В конце маршрута нам предстоит пройти связку перевалов Северо-Каракайский и Марухский. Вот и седловина Северо-Каракайского перевала. Справа от седловины – куполообразная красноватая гора. На ней стрелковые и миномётные позиции, которые в войну занимали немецкие егеря. Прямо внизу, как на ладони, лежит Марухский ледник, за ним – одноимённый перевал. В годы войны на этот ледник волна за волной шли бойцы Красной Армии. Немцы били их на выбор. В 1963 году на Кавказе было очень жаркое и сухое лето. Снег, покрывавший ледник, растаял, а тут ещё и семибалльное землетрясение под Домбай-Ульгеном. На леднике открылись вмёрзшие в лёд десятки, сотни тел советских бойцов.

Трагедия Кавказа

В летней форме, с «трёхлинейками», в обмотках, без горного снаряжения они стали лёгкой добычей для егерей из дивизии «Эдельвейс», укомплектованной уроженцами горных районов и прошедших хорошую горную подготовку. Почти все офицеры этой дивизии перед войной прошли подготовку в советских альплагерях на Кавказе. Тела погибших вырубали изо льда, свозили вниз и хоронили в братской могиле в станице Зеленчукская. Позже об этих событиях было рассказано в книгах «Марухские ночи», «Тайны Марухского ледника» и других. С окончанием «оттепели» исчезли и эти книги, так как они не укладывались в «новую» историю кавказской эпопеи с героической ролью «бровастого Ильича».

Всё это было потом, а пока мы перешли ледник и поднялись на позиции советских войск на Марухском перевале. Сейчас трудно даже представить себе, что чувствовали жители степных, лесных районов, попавшие в зимние горы в эту кровавую бойню!

Уже несколько дней идут дожди. Спускаемся вниз, в Абхазию. В долине Чхалты догоняем группу из МВТУ им. Баумана. Их восемь человек. Продукты у них кончились, реки от дождей разбухли и смыли дорогу вниз по ущелью. Объединяемся, совместно доедаем наши харчи и поднимаемся на боковой хребет, где находим скотогонную тропинку. К вечеру обходим каньон и спускаемся к сванскому селению Ацгара. После землетрясения жители переселились в низовья долины, а здесь остались огороды, сады и одичавшие свиньи. Людей нет. Прячемся от дождя в заброшенном доме. В одной комнате полов нет. Разжигаем костёр, собираем остатки продуктов, думаем, что делать дальше. В дверях возникает силуэт самого рослого из студентов. Звучит бас: «Женщины идут собирать коренья, а мужчины охотиться на мамонтов!»

Охота на мамонтов

Дальнейшие события достойны кисти живописца. Десяток мужиков с ледорубами наперевес под проливным дождём устроили охоту. Взрослые свиньи сразу покинули поле боя, с визгом разбежавшись по округе. Объектом охоты стали полудикие поросята, которые с истошным визгом носились по огороду, проскакивая между ног. Когда все охотники вывалялись в грязи и окончательно промокли, удалось завалить небольшого «мамонтёнка». Притащили его к дому и устроили дискуссию. Никто никогда разделкой добычи не занимался, но все откуда-то знали, что свинью надо колоть!

После долгих препирательств к груди добычи приставили колышек от палатки, удар кулаком и формальный вопрос «заколоть» был решён. Девчата насобирали в садах, огородах разной зелени, кукурузы и занялись приготовлением дичи. Получилось неплохо, если не считать, что есть пришлось без соли, которая к тому времени также закончилась.

Утром доели остатки «мамонта» и пошли вниз. Крутая, скользкая тропа спускается в долину. Внезапно слышу сзади крик: «Ребята! Сюда! Аптечку!». Сбрасываем рюкзаки, хватаем аптечку и бежим наверх. На мокрой траве лежит Виктор Ботко с окровавленной головой. Он на крутом участке ухватился рукой за берёзу, притормозил и побежал дальше. Берёза оказалась трухлявой, обломилась и «догнала» его, разломившись об его голову на куски. Виктор без сознания. На голове здоровенная рана. Накладываем примитивную повязку, приводим его в чувство и ведём вниз. Прошли двенадцать перевалов, больше пятисот километров и вот, когда до финиша осталось три километра, такая неприятность!

Лечение пострадавшего

Приходим в посёлок Чхалта. Больница выше по долине в Квемо-Ажаре. После дождей реки посносили мосты. Через Чхалту переправляемся в люльке по тросу. Там грузимся на трактор и добираемся до больницы. Я остаюсь с пострадавшим, а группу отправляю в Сухуми. На крыльце больницы появляются врач и огромная медсестра, на голову выше меня и вдвое толще. Врач, седой симпатичный сван, непрерывно дымя, осматривает рану и произносит: «Кто бил старший? Ти? Будешь смотреть, как я ему буду делать операций, как он будет мучиться, в следующий раз осторожней водить будешь!»

Операция длилась долго, т. к. врач оказался астматиком и через каждые пять минут курил специальные папиросы, приговаривая при этом: «Ах, какой крепкий у тебя голова! Шрам будет, как кулак».

Наконец, операция завершилась. Виктора отвели в палату, уложили. Врач посмотрел хитро на меня и говорит: «Как он один лежать будет? А ти почему такой худой? Сестра! У него воспалений лёгких! Положи его рядом!». Так мы оказались пациентами больницы, о которой остались неизгладимые воспоминания. Из-за разрушенных мостов продукты в больницу не привозились, и питание было очень скудным, особенно для нас после напряжённого похода.

Справка

Выручали местные жители, снабжавшие нас фруктами, мёдом, лепёшками. Через несколько дней местные геологи собрались лететь в Сухуми на вертолёте и предложили подбросить нас. Благодарю врача, быстро собираю рюкзаки и иду с Виктором в сторону вертолётной площадки. Сзади раздаётся разбойничий свист. Оборачиваюсь. На крыльце стоит медсестра и кричит: «Ти справка забыл!». Возвращаюсь и беру у неё листок бумаги:

Справка.

Дано Ботков Витали Кузмичовичу в том, что он имел ранений в область черепные коробки. Наложено семь швей. Шву снять не раньше восьмой сентябрь. Имеется мозготрясение.

Подпись. Печать.

Внизу приписка: Косогоров привёл раненый и забрал его недолеченый.

Эта справка вызывала потом усмешку у всех, кому приходилось её предъявлять. У меня остались самые тёплые воспоминания об этой больнице, о враче, о медсестре и, вообще, о сванах!

Я действительно сделал выводы из этого происшествия, и больше серьёзных травм в моих группах не было. А, скорей всего, нам просто везло!

В альплагере

Прошло много лет. Я ходил в походы в разные районы Союза, ездил на сборы, в альплагеря и, когда мне в 1987 году предложили путёвку в альплагерь «Зесхо» в Сванетии, сразу вспомнил гору Белая незнакомка. И вот я снова в Сванетии. Той зимой в горах Кавказа были необычно обильные снегопады. Лавины сносили горные посёлки, гибли люди. В эту зиму под лавинами погибло сванов больше, чем в войну.

Потом, когда вся эта масса снега стала таять, реки вышли из берегов, посносили мосты и добраться до альплагеря было невозможно. Альплагерь временно переместили в район Рачо, куда и прибывали альпинисты, направлявшиеся в «Зесхо», в их числе и я. Смена в лагере прошла нормально. Отработали положенные занятия, совершили положенные восхождения и, когда смена уже закончилась, мне предложили в междусменку совершить пару дополнительных восхождений в районе Зесхо. Ясно, что я с радостью согласился.

 

В горах Сванетии

Вот и альплагерь «Зесхо». Уютные домики высоко в горах. Снова проходим медосмотр, загружаемся продуктами и выходим наверх. Лагерь разбиваем под перевалом, через который я шёл два десятка лет назад. Первая цель – гора Марджанишвили. Нас шестеро. Руководит легендарный советский альпинист Евгений Гиппенрейтер. Ему уже шестьдесят. За плечами много сложнейших восхождений и работа инструктором альпинизма в индийской армии. Врач по профессии, спокойный, рассудительный. Восхождение в его команде – очень хорошая школа. Несмотря на ненастную погоду, восхождение прошло успешно.

Подбираемся к Белой Незнакомке

Следующая цель – Белая незнакомка. Выходим ночью двумя связками. Нас четверо. Руководит Гоча Хергиани – племянник знаменитого когда-то сванского альпиниста Михаила Хергиани, погибшего на восхождении в Доломитовых Альпах. Кроме Гочи, в группе молодой альпинист Рати из Тбилиси, крепкая весёлая хохлушка из Прикарпатья и я. На рассвете выходим на снежно-ледовое плато. Вот она перед нами – красавица Белая незнакомка. Задача, на первый взгляд, не очень сложная. Надо подняться по крутому трёхсотметровому снежно-ледовому кулуару. Перейти по узкому гребешку на скальную стенку, по ней подняться на гребень и по гребню на вершину.

Спуск по более простому восточному гребню, где мы должны найти второй заснеженный кулуар, и по снегу спуститься на снежно-ледовое плато. Всё идёт по плану, но подъём по льду отнимает много сил и времени, т. к. кошки не держат, и приходится рубить ступени, вешать перила и т. д. Наконец, вот она – вершина! Сбылась двадцатилетняя мечта. Я стою на макушке Белой незнакомки.

Сквозь набегающие облака видим на Чёрной незнакомке группу грузинских альпинистов, мимо палаток которых на перевале мы проходили ночью. Красота непередаваемая! По рации связываемся друг с другом, взаимные поздравления, и начинаем спуск. Набегают облака, сыплет снег и тут выясняется, что мы не можем найти кулуар, по которому должны спускаться. Мы уже сбросили половину высоты, но в тумане боимся, что сунемся не в тот кулуар, который нам нужен. Связываемся с лагерем и получаем команду – спускаться по пути подъёма! Вот тебе и «лёгкий спуск!». Погода ухудшается. Снова лезем вверх. Снова вершина.

Время летит быстро. Достигаем кулуара, по которому поднимались. Двигаться по жёсткому льду вниз гораздо сложнее, чем вверх. Здесь снова сюрприз: у молодого грузина Рати начинается горная болезнь. Его шатает, он говорит что-то несуразное. Приходится всё время навешивать перила и спускать его на короткой страховке. Начинает темнеть, а внизу под кулуаром – громадная трещина.

Восхождение на гору Белая Незнакомка завершилось!

По рации просим помощи у грузинской команды. Они обещают принести фонари, и навесит перила над трещиной. Наконец-то мы на леднике. Измотанные, замёрзшие, подходим к перевалу. Оставляем заболевшего у его земляков и продолжаем спуск. Уже начало светать, когда мы, обессиленные, добрались до своих палаток. Вот теперь можно считать, что восхождение на гору Белая Незнакомка завершилось!

 

В родной стихии

 

Оставив у палаток своих соратников по восхождению, я поспешил в альплагерь, чтобы сдать снаряжение, забрать документы и идти через перевал в Местиа, где у меня заранее была назначена встреча с группой туристов из Пензы. С ними должен быть мой тогда ещё малолетний сын, и которых я должен был ещё провести по горам через пару перевалов. К сожалению, они меня в Местиа не дождались и уехали на побережье к морю. Я отправился следом за ними на побережье и несколько дней «бомжевал» на черноморских пляжах, разыскивая беглецов, так как кроме сына у них был и мой билет на самолёт до Пензы.

Палатки у меня не было. Я ночевал на берегу под куском полиэтилена, и каждую ночь меня будили пограничники, проверяя документы. Наконец, день отлёта. Прихожу в аэропорт Адлера. Навстречу бежит мой загорелый сын и «радует» меня известием, что мой билет сдали в кассу, считая, что со мной что-то случилось. С громадными трудностями добыл авиабилет (без места), и, в конце концов, прибыл домой. Придя на работу в отдел, я на вопрос сотрудниц о том, как провёл отпуск, изрёк: «Поехал на юга, залез там на Белую незнакомку и еле-еле с неё слез!». Глядя на их смущённые, вытянувшиеся физиономии, добавил: «Белая незнакомка – это такая гора в Сванетии. Очень рекомендую! А вы что подумали?»

Валерий Косогоров – «Борода».