Вторая суббота апреля зовет пензенских туристов на берег Сурского водохранилища

Зоя Слонимская уже много лет живет в Америке.  Но до сих пор вспоминает, как познакомилась со Стритом Голубцовым, и как шла на берег Сурского водохранилища, на первый Слет памяти Стрита. Об этом и написан рассказ.

На берег Сурского водохранилища. Вторая суббота апреля

По дороге шли мальчик и женщина. Они молчали, не улыбались, хотя вокруг бурлила весна, слышались смех и радостные возгласы…

Был апрель-месяц, вторая его суббота. Во всех остальных местах снег уже стаял, но здесь, на берегу водохранилища, он ещё держался и некоторые, особенно преданные лыжам люди, шли на лыжах. Река Сура и водохранилище уже очистились ото льда и несколько человек отправились к месту встречи на байдарках. Кто-то ехал на  велосипедах, но основная масса туристов, подъехав на электричке, часть пути добиралась пешком.
Это был  первый после зимы выход на природу. Все радовались яркому и ещё не жаркому солнышку, встрече со старыми друзьями по походам, со многими из которых не виделись целую зиму. Да и много ли надо для радости, когда вокруг весна, а тебе  двадцать с  небольшим?…
И мы  даже не  задумывались, что идём на слёт, посвящённый памяти туриста-водника Стрита Голубцова.

А по дороге  шли мальчик и женщина.  Они молчали, не улыбались и шли сквозь радость и сквозь весну. Было чувство, что они идут, крепко держась за руки, хотя  они  не касались  друг друга. И мальчик  казался  взрослым и сильным, а женщина – хрупкой и усталой.               
Было ему  16, а ей – 35.
Исполнился ровно год со дня смерти Стрита, и мы шли на место его гибели.
А мальчик и женщина были его сын и вдова.

Познакомились мы с ним на лыжне. Была у нас за городом  лыжня  протяжённостью в 50 километров. Шла  она по лесу, местами сосновому, а местами – смешанному, поднималась на горки и сбегала в овражки. И было на этой лыжне несколько остановок-привалов: Тёплый Ключ, действительно не замерзающий даже в самые лютые морозы, Семёнов Ключ и самая  дальняя – брошенная мордовская деревня Лямзяй с двумя полуразвалившимися домиками.

Я ни разу не видела, чтобы кто-то прокладывал эту лыжню, и, казалось, что она  есть всегда, просто летом мы её почему-то не  замечаем.
По субботам и воскресеньям  много лыжников и снег вдоль лыжни хранит имена тех, кто уже побывал здесь.
Вот надпись “Зоя” и я сразу представляю себе свою тёзку, немолодую и уже полноватую женщину. Наверное, она пошла на Тёплый Ключ, здесь недалеко, всего семь километров.
 А вот “Николай” – это молодой мужчина, лыжный тренер и он обычно бегает до Лямзяя. Как-то он позвал меня с собой, поставил на лыжню впереди себя и все 50 километров рассказывал мне, какой у меня короткий шаг и как слабо я иду накатом. Когда после этой пробежки я вернулась домой, то, приняв ванну, минут на двадцать впала в обморочное  состояние как при тепловом ударе.

И на Тёплом, и на Семёновом Ключах, и даже на Лямзяе, куда доходили только самые упорные, по выходным дням всегда горели костерки, над ними, сделанные из больших консервных банок, висели котелки с чаем.  А вокруг  весёлая компания лыжников, некоторые здесь может  быть впервые и никого ещё не знают, а другие уже пару десятков лет приходят сюда еженедельно, по осени заготавливают дрова для  костра, а зимой утаптывают тропинку к роднику. И которые не забудут, уходя,  подбросить дровишек в костёр и долить воды в котелок, чтобы тот, кто придёт после них, мог обогреться и попить чайку.

В то воскресенье, прихватив с собой кружку, бутерброд и горсть конфет, я отправилась на Семёнов Ключ. Так вышло, что добралась я туда поздновато, народ уже собирался в сторону дома. Но я решила посидеть немного у костра, а потом, передохнув, отправляться назад.
Вскоре у костра остались только я да бородатый худощавый мужчина лет сорока. Он подошёл к костру чуть раньше меня и, когда я подъехала, он как раз наливал чай.  И тут же предложил мне свою кружку. А когда  я отказалась и полезла  в рюкзак за своей, терпеливо ждал, а потом налил чаю и мне.

Я заметила, что в отличие от меня, мало здесь кому знакомой, его знали  все. Радостно  ему  улыбались, прощаясь, жали руку или обнимали и называли каким-то непонятным именем или кличкой.
Сидеть с ним вдвоём  у костра и молчать было немного неловко, но он быстро сгладил эту напряжённость, достав из рюкзачка два конверта с фотографиями. В одном конверте – обычные походные фото и, глядя на них,  я поняла, что он водник. А так как в то время  я занималась горным туризмом, то мне стало понятно, почему наши пути никогда не пересекались.

Во втором конверте оказались  чёрно-белые фотографии, на которых была  изображена зима. Особенно меня потрясло одно фото: прорубь, только-только покрывающаяся ледком. Иголочки льда на фоне тёмной воды… Это очень напоминало хрустальную вазу необычайной красоты.

Солнышко садилось, а впереди был ещё долгий путь. Мужчина заторопился домой, а я специально задержалась ещё минут на пять… Мне было неудобно идти вместе с ним и разговаривать, не зная его имени. А познакомиться? Мне показалось, что время для этого было упущено.
Через месяц в клубе туристов мы смотрели фильм о влиянии Байкало-Амурской магистрали на окружающую среду. Академия Наук СССР субсидировала это исследование. Был сделан фильм о походе туристов-водников по рекам этого региона.
Одну байдарку показали крупным планом, и я увидела знакомое лицо «моего» незнакомца. «Глядите, глядите, Стрит, наш Стрит!» – загомонили со всех сторон. Так я узнала его имя, очень необычное и совсем непонятно откуда взявшееся в нашей российской глубинке.

В третий раз, по весне, я увидела его уже на фотографии в траурной рамке, которая висела на стене  клуба туристов. Очень улыбчивое и располагающее лицо…!
Он погиб во вторую субботу апреля 1977 года, во время похода по только что вскрывшейся реке Суре.
С тех пор, как появилось Пензенское водохранилище, Сура стала очень полноводна. А в раздополье провода высоковольтной линии, пересекавшей Суру задолго до строительства водохранилища, оказались очень близко к воде. Группа туристов-водников возвращалась домой из похода. До города оставалось совсем немного, но уже стемнело. И решили остановиться на ночлег.

А Стрит с пятнадцатилетним сыном решил идти  домой один без группы. Он спешил, потому что дома его ждала приболевшая жена, и Стриту не хотелось её волновать незапланированной ночёвкой.
Низко провисший над водой высоковольтный провод сидящий впереди мальчик и Стрит увидели одновременно. Он был на расстоянии вытянутого весла и мальчик должен был коснуться его первым. Стрит вскочил и веслом сумел приподнять этот провод. И байдарка проскользнула под ним, но тут же перевернулась.

Сын выплыл и долго бегал по берегу и звал отца. Лагерь, где стояли остальные туристы, был совсем близко. И, услыхав крики мальчика, они поспешили на помощь. Развели на берегу яркие костры, зажгли факелы, искали, кричали.
Но Стрита так и не нашли…   .

И вот мы собрались на слёт его памяти. С большого портрета нам улыбается Стрит. А его друзья говорят о нём тёплые слова. И звучат песни, весёлые и грустные. И хотя эти песни не о нём, но и о нём они тоже.
А назавтра был конкурс на лучший завтрак и полоса препятствий. И его вдова, поздравляя победителей, может быть впервые за этот год, улыбнулась.

Зоя Слонимская