Спитак 1988. Армянское землетрясение

Спитак 1988. Армянское землетрясение. Живы в памяти участников спасработ в Спитаке картины колоссальных разрушений. Мужество, человеческая подлость, участие , формализм — все сплелось в тугой клубок противоречий во время этих трагических событий. О своем участии в спасработах, о времени, о людях вспоминает и размышляет пензенский путешественник Валерий Косогоров.

 

Сыну Сергею

Не знаю, что получится из того, что я держу сейчас в руках. Рассказ, воспоминания или просто запись событий такими, какими они отложились в памяти. Ну, да и не важно. Есть несколько листов бумаги, есть ручка, почему-то с красными чернилами, есть много свободного времени и, что, наверное, самое главное, есть что вспомнить.

Итак, 1988-й год. Самый разгар так называемой перестройки. Мощная страна, как большой локомотив, по инерции продолжает напряжённо работать. Строятся новые заводы и корабли, запускаются ракеты, выращиваются и съедаются урожаи, рождаются и умирают люди. И всё это как бы само собой, по привычному, давно заведённому порядку. И не все заметили, что машина мчится по инерции, сама собой, что в кабине у руля уже никого нет, а те, кто там остался, похожи на шалунов из сказки, которые выпустили джинна из бутылки и теперь не знают, как загнать его обратно.

Газеты и журналы пестрят убивающей информацией. То рассказывают страшные тайны о невинно оклеветанных и убиенных верных ленинцах. И мы возмущаемся, и готовы возвести в ранг святых Каменева, Зиновьева, Пятакова. А через время выясняется, что были ещё раньше, так называемые «пятаковские тройки», по решению которых в Крыму были расстреляны без суда тысячи людей. А «безвинно» оклеветанный Зиновьев во время голода в Поволжье посылал вагоны в Западную Европу за деликатесами к своему столу.

Зародилось кооперативное движение, но наибольших успехов оно достигло в сфере отправления естественных надобностей. Под видом «гласности» стало шельмоваться всё подряд – и хорошее, и плохое. А мы на всё смотрели отстранённо, мы думали, что всё это не так серьёзно, что вот получит по соплям заевшаяся серость, придут к власти более молодые, более компетентные и мы, перегруппировавшись, с новыми силами рванём к прекрасному будущему. Как же все мы были наивны!

Мы не подозревали, что вести нас дальше некому. Старые вожди оказались политическими импотентами, а новых наша судьба не интересовала. Впрочем, новых вождей и не было. Были толпы прихлебателей, на всех уровнях нашей жизни, которые только и ждали, когда «импотенты» уронят власть, чтобы разорвать её и ухватить, кому что досталось. Никого из них, ни старых, цеплявшихся за власть, ни новых, рвавшихся к власти, не интересовали ни страна, ни народ, ни мы с вами.

Оболваненные толпы ходили на митинги, «боролись с привилегиями», до дыр зачитывали «смелые» статьи в не менее «смелых» изданиях, а процесс уже пошёл, страна осталась без руля, а в кабине локомотива сцепились в борьбе за власть дряхлые бывшие вожди и алчные, набирающие силу новые.

Ситуация, неоднократно описанная натуралистами в сценах смены вожака волчьей стаи. Нам в этой ситуации была отведена роль стада. И мы её, видимо, заслужили. Но многое из вышесказанного стало ясно гораздо позже, многое не ясно и сейчас.

А тогда, в 1988-м, мы занимались своими делами, не очень обращая внимание на страну, не подозревая, что скоро этот колосс рухнет и, зацепившись за осколки некогда могучей страны, мы будем судорожно поодиночке барахтаться, пытаясь удержаться на плаву.

Летний сезон в горах прошёл не очень удачно. Вроде бы всё было как всегда. Совершил несколько восхождений в альплагере. Потом с друзьями и детьми прошёл в походе несколько перевалов на Кавказе и по его окончании, разбив палатки на берегу Чёрного моря, вдоволь получил моря, солнца и фруктов.

В начале сентября я вышел на работу, погрузился в мир технологий, диссертаций и прочей научной «чепухи», которая в те годы нас так интересовала. Жизнь шла своим чередом. Страна жила сама по себе, а мы, естественно, тоже. Сейчас эта дистанция неимоверно увеличилась и ни мы страной, ни страна нами практически не интересуемся.

9 декабря 1988 года, программа «Время». Показывают разрушения в Армении. Картина ужасающая не только оттого, что там произошло, но и оттого, что это (!) показывают по телевидению. На экране развалины Ленинакана сменяются репортажем из Московского аэропорта. Молодой парнишка с неумело уложенным рюкзаком говорит корреспонденту: «Я немного турист, немного спелеолог, надеюсь, что моя помощь там понадобится!».

А что же я? За спиной десятки восхождений и сложных маршрутов, тысячи пройденных километров и бездна самых разных испытаний! Неужели я окажусь в стороне? Рука тянется к телефону:

– Алло, ты ещё здесь?

– Здесь, а где я должен быть?

– В Армении, программу «Время» смотрел?

– Всё понял, звоню дальше!

Прошло пятнадцать минут. Звонит телефон. Голос, даже не голос, а хорошо поставленный баритон Вырыпаева:

– Борода! Платов сказал, что ты набираешь народ в Армению? Я позвонил в Обком, Щербаков ждёт нас в 9 утра.

Оторопело смотрю на трубку. Такого натиска я, признаться, не ожидал. Утром, поёживаясь от холода, иду на площадь Ленина. Николай Петрович уже там. Робко входим в здание Обкома и проходим в кабинет Щербакова.

– Мы туристы-общественники. Хотим узнать, чем можем помочь армянскому народу в его беде.

– Мы готовим самолет с гуманитарной помощью. Рейс задержим до двух часов. Собирайте людей и в аэропорт. Я скажу, чтобы вас подождали.

Голос решительный, властный. Набирает номер:

– Алло, Козлов? Как дорога в Армению? Ты полковник или не полковник? Если через час не доложишь, будешь полковником в отставке!

Голос вроде бы шутливый, но ясно, что это не совсем шутка. И снова к нам:

– Кто будет старшим?

Вырыпаев кивает в мою сторону:

– Вот он затеял, ему и руководить.

– Ну, удачи вам!

Крепкое рукопожатие и дверь за нами закрылась.

Мы попали в руки клерков, в руки тех, кто своим бездействием и своей бестолковостью привел к краху прежнюю власть. И вина, и беда прежней власти в том, что между ней и народом образовалась эта безликая серая масса всяких помов, замов, инструкторов и прочих «нужных людей», которые топили любое живое дело в бюрократических хитросплетениях.

Именно эта номенклатура средней руки похоронила советскую власть, и именно она стала у власти. При расхапывании общественного пирога именно эти бесчисленные клерки с их связями по горизонталям и вертикалям оказались на ключевых местах, где можно хапнуть от национальных богатств себе и внукам. И что интересно – сменись сейчас ситуация, и снова первыми у стола с харчами окажутся они – «радетели за наше с вами благосостояние». Ну, я опять отвлёкся.

Получив четыре часа на сборы, мы не получили, однако, никакой реальной помощи. Ни денег, ни продуктов, ни снаряжения, ни даже машины, чтобы объехать и собрать друзей и знакомых, которых можно было бы привлечь к экспедиции. Проще было с теми, у кого были телефоны, но таких было немного.

Ситуация усугублялась тем, что молодёжь была на тренировочных сборах в Чембаре. Сейчас, зная о том, что турбаза в Чембаре разграблена, клуб туристов разогнан, имущество Совета по туризму в руках у шустрых клерков, с трудом веришь в то, что когда-то десятки людей могли себе позволить тренировочные сборы на турбазе! А, может, этого не было или было не в нашей жизни?!

Времени в обрез. Надо обойти и объехать предполагаемых кандидатов. Подготовить и собрать снаряжение и продукты, одежду и аптечку. Найти и упаковать десятки предметов, которые могут понадобиться в ситуации, которую мы смутно себе представляем.

Машины у нас не было, все передвижения велись на общественном транспорте. Город большой, времени мало. Некоторых возможных кандидатов не оказалось дома (суббота, плюс сборы в Чембаре и т. п.). Жаль впустую потерянного времени. Вдвойне жаль, когда кандидат дома и, отводя глаза в сторону, рассказывает о причинах, которые не позволяют ему ехать.

Когда разочаровываешься в человеке, неудобно почему-то становится тебе, а не ему! Но брошенный призыв расходится волнами, по цепочке и к часу дня становится ясно, что нас едет девять человек.

Дали знать о себе клерки. За час до отлёта молодой, уверенный голос спросил, не хотим ли мы получить продукты с базы. Услышав, что нам некогда, удовлетворённо положил трубку. Ещё один клерк отстукал на машинке сопроводительное письмо и с явным неудовольствием попросил шофёра дежурной машины подбросить нас в аэропорт.

Оставляем записки в дверях ребят, уехавших на сборы, просим сообщить на наши предприятия, куда мы подевались, наскоро прощаемся с родными и близкими, лихорадочно укладываем рюкзаки и мчимся в аэропорт.

В зале ожидания впервые собираемся все вместе, проверяем, кто что взял и становится ясно: спасотряд к вылету готов. Помимо продуктов питания примерно на две недели, бивачного снаряжения, одежды и прочих привычных вещей, везём с собой лом, шланги с газовым резаком, топоры, монтировки, ножовки по дереву и металлу.

Вот те, кто поехал на спасработы: Абульханов Рашид Алимбекович, Беляков Владимир Андреевич, Вырыпаев Николай Петрович, Денисов Геннадий Васильевич, Косогоров Валерий Михайлович, Мордвинцев Анатолий Федорович, Мордвинцева Надежда Анатольевна, Петров Вячеслав Александрович, Платов Николай Яковлевич.

Группа состоит из опытнейших туристов. За каждым – многочисленные походы, экспедиции. У каждого своя школа, свои привычки, свои амбиции. Но есть вещи, которые нас объединяют. Это богатейший жизненный и туристский опыт, понятия о чести и достоинстве и, как это ни странно, оппозиция к официальному обанкротившемуся Совету по туризму, городскому клубу и МКК. С тревогой гляжу на мужиков. Как у меня сложатся отношения с ними? Характеры у всех не простые, каждый представляет собой Личность! Сразу скажу, что опасения мои оказались совершенно напрасными. Взаимоотношения в группе были самыми благоприятными, независимо от того, в какие ситуации мы попадали, а ситуации порой были и неожиданными, и непростыми.

Сложили кучу рюкзаков в зале ожидания. Ждём вылета. Подхожу к аптечному киоску и прошу продать нам всю марганцовку, йод, бинты, зелёнку, вату, которые у неё есть в наличии.

Женщина, торговавшая в киоске, спросила, зачем нам такое количество и, узнав, что летим в Армению, быстро уложила всё в коробку.

– Половину денег за лекарства я с вас не возьму. Это будет моя доля помощи пострадавшим!

Тронутые добротой и участием простой русской женщины, которая ещё раз подошла к нам и рассовала нам в карманы ещё какие-то лекарства, продолжаем ждать посадки на обкомовский спецрейс. Подходит дежурная по аэропорту и спрашивает:

– Это Вы летите спецрейсом в Армению? А почему же не покупаете билеты? Скоро посадка!

Надолго запомнились лица моих спутников, какими они стали в тот момент, когда она объявила сумму, которая с нас причитается. Вот тебе и «обкомовский рейс»! Каким контрастом это выглядело на фоне поступка женщины из аптечного киоска.

Интересно, знает ли Щербаков о «помощи», которую оказали нам его помощники? Вряд ли. Его дело было отрапортовать, что на помощь в Армению отправлен самолёт с туристами-спасателями, а частности наших «вождей» никогда не интересовали! Пускаем шапку по кругу, набираем необходимую сумму, но финансовая брешь, нанесённая этим ударом, будет сопровождать нас до последнего дня нашей поездки.

Загружаем в АН-24 свои рюкзаки, носилки, одеяла, ящики с кровью и плазмой, тюки с одеждой и что-то ещё. Загружаемся сами, и самолёт поднимается в воздух.

 

 

Два часа дня. Десятое декабря 1988 года. Мы летим в Армению. На подлёте к Кавказу выясняется, что Ереван нас не принимает. Садимся в Краснодаре, затем в Тбилиси, долго не можем вылететь на Ереван. Потом узнали, что в это время там разбились два самолёта, летевшие на помощь армянскому народу.

Один, ДС-10, из Югославии с грузом медикаментов. У него была промежуточная посадка в Анкаре, и некоторые «всезнающие» чудаки (на букву «м») потом пытались убедить нас в Спитаке, что «чурки» заправили его специально плохим бензином, «ослиной мочой» с их слов!

Второй, ИЛ-76 из Баку, вёз больше сотни мужиков, за сутки собранных военкоматом из запаса. Ночью самолёт зацепился крылом за возвышенность, разбился и сгорел. Спасся только один «партизан», спал пьяным в кабине грузовика, загруженного в хвост самолёта. Мы позже пролетали на вертолёте над местом катастрофы и видели это печальное зрелище.

Наконец, вечером, одиннадцатого декабря мы садимся в маленьком южном аэропорту Еревана. Надо быстро освобождать взлётную полосу. Бегом разгружаем самолет, складируя всё у стены, наскоро прощаемся с пензенскими пилотами, и самолёт улетает.

Пытаемся разобраться в обстановке. Нас никто не встречает. Перетаскиваем груз в зал ожидания. Подходит мужчина в замасленной спецовке. Это механик по ремонту вертолётов. Расспрашиваем его о ситуации, он выясняет, кто мы такие. По его словам, самые тяжёлые события в Спитаке и Ленинакане. В Ленинакан отправлено много народу, а вот Спитак! Его предложение звучит неожиданно:

– Завтра появится начальство и за… вас своими придирками! Давайте, чтоб вас не заставили перетряхивать на досмотре все ваши вещи, тащите весь груз обратно на лётное поле! Утром договоримся с вертолётчиками, чтобы они забросили вас туда, где вы нужнее! Я вижу, вы работать можете автономно, и мы доставим вас на место без проволочек!

Принимаем предложение и быстро перетаскиваем весь груз к ремонтным мастерским на лётном поле. В этом эпизоде – образец ситуации, которая была в первые дни после катастрофы. Появлялись неформальные лидеры из простых людей и брали ситуацию в свои руки. Руководили, организовывали, распоряжались, принимали решения, подчас непростые. Где были в это время те, кто должен был руководить по должности, не ведаю. Скорей всего, как и в Чернобыле, они спасали свои семьи и свое имущество и появились на месте через неделю после начала событий. Так, например, на сахзаводе растаскиванием завалов руководил слесарь Сергей, а главный инженер объявился числа пятнадцатого. Потом появились штабы, руководители, а неформальные лидеры ушли в тень, и о них уже никто не вспоминал, особенно когда пришла пора наград и благодарностей.

 

Эту ночь мы спали на скамейках и верстаках мастерской. Здесь же спали пьяные слесаря, за вид которых мужики перед нами смущенно извинялись. Рано утром механики посовещались с пилотами и предложили нам лететь в Спитак. Разрушения там большие, а спасателей мало. Посоветовали взять с собой воду, так как пить там нечего. Минеральную воду возят вертолётами. Загружаем в МИ-8 всё, что привезли из Пензы, мужики дают нам две 20-ти литровые бутыли с водой, и вертолёт поднимается в небо.

Сначала пролетели над местом, где разбился ИЛ-76, потом пролетели мимо АЭС. Станция работала, но говорят, что в её зоне было 6 баллов и здание дало трещины. Взяли курс на Спитак.

С воздуха город как город. Только, когда подлетели ближе, стали видны масштабы разрушений. Кварталы относительно целых домов перемежаются пустырями. Это всё, что осталось от многоэтажек. Кучи щебня и между ними – не пострадавшие гаражи. Некоторые кварталы не тронуты стихией, другие стёрты в порошок.

 

 

Подлетели к стадиону. На улице, ведущей к нему, штабели гробов. Большие, маленькие, самых разных фасонов и расцветок. Половина стадиона занята зелёными палатками военного госпиталя. На второй половине садятся вертолёты, сменяя друг друга.

Только сел наш вертолёт, к нему кинулась толпа людей. Лихорадочно разгружаемся. Бегом несут к вертолёту носилки с ранеными. Холодно, под ногами грязь. Раненые полураздеты. Гам, крики, суматоха.

Несём ящики с кровью и плазмой в госпитальную палатку. Возвращаемся к вертолёту и видим, что какие-то мужики уносят наши рюкзаки. Успеваем остановить, но одного рюкзака всё равно не обнаруживаем. Это рюкзак Мордвинцева. В нём титановая печка, два спальника и два свитера – его и его дочери Надежды и ещё всякая мелочь.

 

Складываем свои вещи в сторону и становимся на охрану. Округлёнными глазами смотрим по сторонам. Строгий порядок военного госпиталя, а рядом – беспорядочная, суетящаяся толпа местных жителей. Они набросились на мешки с гуманитарной помощью, которую мы доставили из Пензы. В разрываемые мешки тянутся десятки рук. Из кучи выхватывается что-либо. Если подходит – вешается на плечо, нет – летит в грязь, под ноги. Всё расхватывается очень быстро. Вырывают из рук друг у друга колбасу, одеяла, и т. д. Картина удручающая. Пытаемся разыскать исчезнувший рюкзак, но тщетно! Разобраться в происходящем сложно.

Узнаю у военных медиков, что около горкома есть какой-то штаб, и отправляюсь на разведку. Со мной идёт Вырыпаев. Под ногами жидкая, липкая грязь. Потом узнали, что это разлившаяся патока с разрушенного сахарного завода. С неба валит мокрый снег. По сторонам дороги разрушенные дома. Замотанные в тряпьё жители роются в развалинах, пытаясь спасти из-под обломков одежду, утварь и прочее добро. Складывают всё это в кучки и снова под развалины.

По обеим сторонам дороги штабеля гробов. Особенно берут за душу детские гробики… Некоторые дома разрушены частично. Одна половина дома превратилась в щебень, а вторая половина стоит. Разрушения прошли посередине квартиры и с первого по пятый этаж виден дом в разрезе. Ковры на стенах, зеркала, мебель, фотографии…

Проходим мимо почты. Пятиэтажное здание стоит с вывороченными внутренностями, висят провода телефонной станции и всё качается на ветру. У горкома разрушенный памятник Ленину. Огромная голова с отбитым носом стоит на земле, кажется, что Ильич удивлённо следит за происходящим. Вот и палаточный штаб. Несколько армейских палаток оцеплены солдатами внутренних войск. Безоружные парни в бронежилетах стоят, сцепившись локтями, сдерживая напирающую, орущую толпу. Узнав, что мы спасатели, нас пропускают внутрь оцепления.

Ходим по палаткам, предлагая свои услуги. Никому до нас нет дела. Никто не знает, куда нас направить. Объясняем, что мы группа автономная, могли бы выехать в горы, в районы, туда, куда помощь ещё не добралась!

– Машина есть? Нет? Ну, тогда не знаю.

– Может на почту их? – Зачем, там всё равно живых уже никого нет.

– Ну, тогда пусть на сахарный завод.

– Размещайтесь у сахарного завода и делайте, что найдёте нужным!

Возвращаемся на стадион. Забираем часть рюкзаков и едем искать место для лагеря. Находим свободную площадку (без развалин и патоки) на территории сахарного завода между развалинами главного и вспомогательного корпусов с одной стороны и разрушенным детским садом с другой стороны.

 

 

Быстро обустраиваем лагерь, ставим палатки, готовим обед, сооружаем кострище, стол, скамейки. Место оказалось очень удачным, и мы не покидаем его до самого отъезда. Рядом обустраивается танковый взвод, сзади ставит палатки ещё какая-то армейская часть. Оставляем двоих в лагере и, взяв верёвки, ломы и прочий инструмент, идём вслед за мужчиной, который обратился к нам за помощью. У него рухнул частный дом. Пострадавших родственников увезли в больницу, он с семьей ютится в сарае, а вся одежда, посуда, постель, продукты остались под развалинами. Начинаем работу.

Дома в Спитаке построены своеобразно. Стены сложены из туфа, на тонком слое раствора. Цемента в растворе практически нет. Блоки легко отделяются один от другого. Потолки литые. Стальная арматура залита бетоном. Во время землетрясения стены рассыпались, и потолки вместе с крышами упали вниз. Всё висит, качается. Тяжёлые плиты опираются, где на остатки стен, где на щебень и т. д. Растаскиваем, обваливаем то, что еле стоит. Затем в потолках ломом пробиваем дыры, распиливаем ножовкой арматуру и получается люк, через который вытаскиваем наверх всё, что можно спасти.

Работаем быстро. Один дом, другой. Рядом работают двое русских парней. Один из Астрахани, другой из Краснодара. Взяли отпуска и самостоятельно приехали на помощь. Не успели разобрать один дом, бегут от соседнего. Работаем дотемна.

Вечером приходим в свой лагерь, ужинаем. Рядом ревут танковые двигатели. Это какая-то группа людей вместе с танкистами растаскивает здание заводоуправления. Обращаются за помощью.

Снова одеваемся, берём фонари, инструмент и идём туда. Колонны, котлы, трубы – всё навалено в хаотическом беспорядке. Где-то там, между плитами, могут быть люди. Танковыми тросами растаскиваем завалы. Постепенно разбираемся в обстановке. Работает группа из местных жителей. Молоденькие солдаты за штурвалами тягачей. Все грязные, замасленные.

Всю ночь, сменяя друг друга, работаем в этом хаосе. Только крики:

– Пенза, цепляй!

– Готово, тащи!

К сожалению, живых найти никого не удалось. Утром распределяем между собой участки работ. Три дня мы работали на развалинах сахарного завода. То склад готовой продукции, то лабораторный корпус. Рядом работают профессиональные спасатели из Австрии.

 

Боже! Какое между нами отличие! У нас голый энтузиазм, а у них отличная организация и оснащённость. Овчарки, натренированные на поиск людей, гидравлические домкраты, тепловизоры. Про бытовые условия нечего и говорить: передвижные жилые вагончики, складная мебель, переносные туалеты, термосы с продуктами для людей и, с особой маркировкой, для собак. Все в красивой одежде, у каждого мини-рация…

Работа с ними идёт через двух переводчиков: с немецкого языка на русский, с русского на армянский. Почему не было переводчиков с немецкого на армянский, не знаю. Постепенно становится ясно, что живых людей под развалинами завода нет. Неизвестна судьба ещё нескольких человек. Их нет ни среди пострадавших, ни среди трупов. Ведём поиски в местах их возможного нахождения на момент катастрофы.

Неизвестна судьба шестерых монтажников из Ростова. Их обнаружили через несколько дней рядом с нашими палатками. Экскаватор разбирал развалины ремонтных мастерских и… Видимо, мужики зашли туда погреться. К этому времени начала проявляться какая-то организованность в проведении работ.

Идём в штаб к секретарю райкома Мурадяну Норику. Договариваемся, что будем по утрам приходить к штабу и получать задания на день.

У штаба толпятся люди очень разные. Одни пришли, как в последнюю инстанцию, другие норовят чем-либо поживиться. Изредка подъезжают грузовики с гуманитарной помощью. Раздают консервы, мандарины, одеяла, хлеб и т. п.

В первых рядах оказываются здоровенные амбалы (я даже не подозревал, что бывают такие здоровенные армяне). Они хватают через борт ящики целиком и тащат в багажники своих легковушек. Пробиться сквозь их плотные ряды не под силу даже нам, мужикам не очень хилым.

 

 

Штаб оцеплен МВДшниками. Узнаём, что ребята из Саратовской школы милиции. Есть среди них много пензенцев. Из Арбекова, Терновки… Фотографируем земляков, записываем адреса, обещаем сообщить родным. Кстати, почта практически не работает. Мы отправили сообщения своим родственникам с Генрихом Боровиком, побывавшим в гостях в нашем лагере. Его репортаж из Армении, который мы смотрели по телевидению, вернувшись домой, нас очень разочаровал. Он говорил, видимо, только то, что ему было заказано.

Приходилось выполнять самые разные работы. Растаскивать завалы и выносить мебель. Вытаскивать из-под завалов пожитки и грузить мёрзлую капусту. Разыскивать сбережения под раздавленной кроватью и вытаскивать, сжигать погибшую корову.

Работали от темноты до темноты. Скоро поняли, что райкомовские наряды приводят нас в дома дальних и близких родственников райкомовской элиты. Особенно усердствовал в этом плане член бюро Степанян. Чтобы не обострять отношений, взяли себе за правило: день работаем по заданию штаба – день по собственному выбору.

Народ всё прибывает. Появились спасатели из разных городов страны. Много иностранцев. Шестнадцатого декабря прибыл большой отряд спасателей из Пензы. Их 25 человек. Большинство мужиков наши друзья и знакомые. В отличие от нас, они в командировке с казёнными харчами, снаряжением и даже собственным «летописцем» из «Молодого Ленинца». Интересная деталь: этот корреспондент нашу группу ни разу не посетил!

В составе группы есть и представители официального турклуба. Гена Горбун пытался нами командовать, но его быстро послали на… и он послушно туда отправился. В целом отношения с ребятами нормальные. Они помогали нам тушёнкой и другими продуктами, но жили и работали мы в разных концах города и только иногда ходили друг к другу в гости.

Когда через неделю их группа уезжала домой, несколько ребят хотели остаться с нами, но я вынужден был отказать. Во-первых, не хотел обижать их руководителя Гену Кабанова, а во-вторых, к тому времени у нас сложился настолько дружный и слаженный коллектив, что я побоялся вносить в него какие-либо изменения.

 

 

Взаимопонимание было абсолютным. Работали в любых местах. Многие группы не избежали искушения на «фронте алкогольной благодарности». Стыдно за таких «горе-спасателей». Нас объединяло ещё и то, что в нашей группе не было ни выпивающих, ни курящих. Зато сострадания к пострадавшим было хоть отбавляй. В редкие часы перекуров и, придя на ночёвку в лагерь, обсуждали всё, что видели вокруг.

Многое восхищало, но многое и возмущало. Многое было непонятно: рядом стояла армейская часть, работавшая на расчистке завалов. Когда вечером солдаты уходили в увольнение, один из них отсиживался в нашем лагере. Он азербайджанец и ему появляться в городе было нельзя! Какой-то национальный идиотизм!

Первыми на помощь в Спитак пришли не армяне, а… грузины! На площадях грузинских городов идёт бойкая торговля гуманитарной помощью с грузовиков… с армянскими номерами. Под завалами ещё сотни трупов, а с расчистки завалов снимают сотни солдат, чтобы оцепить улицу, по которой проедет Н. Рыжков!

Список несуразиц можно продолжать долго, но вряд ли нужно! Опишу только похороны погибших. Опознавать трупы и по-человечески готовить их в путь «в мир иной» было некому. Технология была простая: бульдозер вырывает траншею. В неё складывают десятки трупов, завёрнутых в одеяла, ковры, простыни и т. д. Тот же бульдозер заваливает траншею и ставится колышек с табличкой: количество жертв и адрес.

И вот, когда практически все жертвы были похоронены, сработала бюрократическая плановая машина. В голодающий, замерзающий город стали поступать со всей страны… гробы! Самые разные: чёрные и красные, резные и некрашеные. Мы видели бесконечные штабеля этих гробов за развалинами сахарного завода! Вот памятник советскому бюрократизму!

А чего стоят уверения сынков Степаняна о том, что это не землетрясение, а сейсмическое оружие, примененное Язовым в наказание за Карабах!? А тот факт, что среди тысяч добровольцев-спасателей со всех концов страны было очень мало армян из соседних с пострадавшими районов?! Картина воспоминаний о событиях очень пестра. Плохое перемежается с хорошим. Людская подлость и бестолковость с удивительным прекраснодушием. А сколько чудес произошло во время землетрясения?!

 

 

Основной удар произошёл за 4 минуты до звонка на перемену в школах! Сколько пацанов могло бы спастись! Рядом с нашим лагерем – разрушенный детский сад. Резные сказочные персонажи взирают на единственную уцелевшую стену детсада. Но в этом садике практически никто не пострадал.

За день до землетрясения, 7 декабря, был сильный толчок, которому предшествовал вой собак. Поэтому, когда 8-го числа снова завыли и залаяли собаки, в садик прибежала бабка одного из малышей, подняла крик, и воспитатели успели вывести всех детей наружу. Пострадала только одна девочка, сидевшая на горшке в дальней комнате.

Валерий Косогоров – «Борода».

 

 Участие в спасательных работах требует огромной выносливости и работоспособности. ПОВЫСИТЬ ЭТИ КАЧЕСТВА ОРГАНИЗМА СПОСОБЕН НАТУРАЛЬНЫЙ ПРЕПАРАТ ЛЕВЕТОН-ФОРТЕ.